|
...Мне
сын рассказывает сон! Мне, слава Богу, верит он. Я растолкую и пойму, Зачем приснился сон ему. Мне сын рассказывает сон... Не по земле шагает он, А по пустыням и по льдам - Как будто по моим следам. Вероника Долина |
"Сегодня, пожалуй, тот редкий случай, когда я собрала вместе все свои диски - старые и новые. Я заканчивала тысячелетие на свой лад, рекордно. Может быть, этого никто и не заметил. Для меня самой это было существенно и интересно. Диск памяти Окуджавы - это отчасти история наших отношений и просто то, что он любил среди моих стихов. Уже три года, как его нет с нами, и я прихожу на могилу, а надгробья там всё нет. Я очень остро это переживаю и вот решила, что хоть диск запишу - пусть свой собственный, но памятник. ...
Я так помню этот день, уже утонувший во тьме, когда я впервые услышала, как Булат Шалвович поёт: "В склянке тёмного стекла из-под импортного пива роза красная цвела гордо и неторопливо..." И так я помню этот свой "Ах..." во всё грудную клетку. Ничего такого уже повторить не удаётся. Не мне, а вообще, в пространстве. И воздух не удаётся набрать в грудь - всё другое..."
Пускай судьба, таинственный биограф,
Оставит мне единственный автограф.
Пускай блуждает в предрассветной мгле
Любовь моя - тень Ваша на Земле.
"Недавно вышел ещё один диск, "Железная Дева". Я сама ещё в нём не разобралась. Он странный, состоит из песен, которые я написала с 15 до 18 лет. Отчасти это предмет моей гордости - это такой документ, который я могла метнуть перед своей шестнадцатилетней дочкой и сказать, вот какая я была в твои годы... Я была смешная, мне кажется. Читала про Тристана и Изольду, Жанну Д'Арк. Это был какой-то уход от глупостей пионерства, комсомольства. Это было увлекательно. И сегодня я записала этот диск о том, куда деваться в состоянии угрозы, что делать, если некие тучи сгущаются. Я ведь ничего другого не придумала, кроме того, чтобы читать и писать, читать и писать. Книжечкой укрепился - стишками воодушевился. Вот об этом мой диск "Железная Дева".
Ещё впервые вышла нотная книжка. Я назвала её "Пастораль". Сначала сомневалась, зачем ноты вкладывать между стихами, а потом это даже понравилось, в этом увиделась какая-то тайнопись".
Ежели забрезжило, - слушай, голубок!
Чего хочет женщина - того хочет Бог.
Впроголодь да впроголодь - что за благодать?
Дай ты ей попробовать! Отчего не дать?
Вот так примерно я звучу. Примерно так я живу... вот уже довольно много лет. Как мне самой ни удивительно, как мне ни жаль, как мне ни совестно, но лет довольно много... и мало ли что я писала... Много эдаких песен и про зиму... ну, во-первых, я её люблю, а во-вторых, что-то в этом холоде - отрезвляющее - меня всегда привлекало. Я писала много и про лето, потому что я сиживала с детьми на даче подолгу, оставляя себе время на работу, ну и колыбель качала, как могла.
Не расти, дитя моё,
Что в том толку?
Можешь малость самую,
Но и только...
"Дети выросли, во всяком случае, большая их часть. Всё реже попадают в мои строчки".
"Очень, ну очень много написала про любовь, просто тучу песен, более утешительных, менее утешительных. Порядочно написала про ревность. Гнала эти строчки от себя взашей, не хотелось быть громкоголосой в этом. Кошмарно отталкивалась от этого, но всё равно всё это возникало".
Приходи, пожалуйста, пораньше,
Хоть бы и мело, и моросило.
Поведи меня в китайский ресторанчик -
Я хочу, чтоб всё было красиво.
"Почему-то судьбе захотелось сделать меня каким-то бродячим музыкантом... Писать стараюсь по возможности деликатно. Я это уже давно усвоила, но всё равно, того гляди - что-нибудь такое напишешь, и всё переворачивается к чёртовой матери, и поправить уже нельзя. Хотя я залезала в свои старые блокноты, чтобы истребить хотя бы строчку, две. Кустарную машину времени себе устроила".
Да, Вы не подадите мне руки,
А пальцы Ваши так смуглы и нежны...
Не то беда, что встречи коротки,
А то беда, что речи безнадежны.
"Просто ничего не поймёшь в этой жизни, в разных городах, в разных странах... Всё ждёшь, что вот разберёшься, да что-то не выходит. Тогда сникаешь минут на пятнадцать-двадцать... Ну так, вздёрнешься немножко, пытаешься разобраться. Уезжаешь, едешь, летишь... Напишешь восемь-двенадцать строк... Вот и всё, вот и утешился, вот оно и произошло..."
Усталость преодолевая, бреду домой, едва дыша.
Но тлеет точка болевая - её ещё зовут душа.
Я знаю, поздно или рано умру под бременем грехов.
Но все мой былые раны - живут под именем стихов.
Спасибо Вам, Вероника.
До скорой встречи. До потом. До когда-нибудь...
Марина
Дайненко
"Russian Forward" (нью-йоркская газета),
14 мая 2000.
|
|
 |